Котизм!

[stranniy-chelovek]

27.09.2016 в 21:57

Пишет  Kata Rios:

Котики в русской классике

ГОВОРЯЩИЕ

Во-первых, вне конкуренции коты волшебные, говорящие. В сказках есть Кот Баюн — по его прозванию сразу можно догадаться, что он умеет баять (разговаривать). Он сказочник и еще немножко людоед. Его ближайший родич — пушкинский кот ученый из предисловия к «Руслану и Людмиле», который «идет направо — песнь заводит, налево — сказки говорит». Поэт подхватил его из сказок Арины Родионовны.
Их потомок, конечно, — говорящий кот Василий с наследственно-склеротической памятью, живущий при Изнакурноже — из романа «Понедельник начинается в субботу» братьев Стругацких. А вот в Кыси Татьяны Толстой проявились, скорее, людоедские черты.

ОБОРОТНИ

Самые запоминающиеся коты — это связанные с нечистой силой, оборотни (поляки придумали для них специальное слово — «котолак»). Вне конкуренции — кот Бегемот из романа Булгакова «Мастер и Маргарита», названный в честь демона плотских желаний из библейской Книги Иова. Но самым первым, кажется, был оборотень из «Лафертовской маковницы» Антония Погорельского 1825 года. В этой повести (первой русской романтической фантастике) в кота перекидывается жених, титулярный советник Аристарх Фалелеич Мурлыкин. Книга вышла всего несколько лет спустя после немецких «Житейских воззрений кота Мурра» Эрнста Теодора Амадея Гофмана — столпа мировой «кошачьей» прозы.
Не мог, разумеется, обойтись без котов-оборотней и Николай Гоголь в своих малороссийских вечерах. В «Майской ночи, или Утопленнице» героиню выживает из дома молодая красотка-мачеха, по ночам обращавшаяся в кошку. В «Вечере накануне Ивана Купала» в черную кошку превращается старуха-ведьма, которая подсказывает, где найти клад.
Впрочем, в кота в восточнославянских сказках может превращаться и положительный герой Иван Кошкин сын; а у Ивана Царевича есть брат Кот Котович.

НАЗИДАТЕЛЬНЫЕ

Даже когда речь идет о совершенно обычных, настоящих животных, безо всякой бесовщины и сверхъестественных сил, писатели не могут удержаться и придают им человеческие черты. Коты становятся олицетворением пороков, например жадности, прожорливости, коварства, хитрости. Вспомним крылатое «А Васька слушает да ест» из басни Крылова «Кот и повар». Кстати, в стихах, сочиненных около 1812 года, современники узрели сатиру на стремление Наполеона к мировому господству. А его «Кошка и соловей» 1824 года («…Худые песни Соловью в когтях у Кошки») — про цензуру в печати. «Щука и кот» («…Беда, коль пироги начнет печи сапожник») — вообще про адмирала Чичагова и его неудачи.
Образ кота использовали в своих баснях все любители жанра — Иван Хемницер, Александр Сумароков, Иван Дмитриев, Василий Жуковский, Василий Пушкин, Лев Толстой (в сказках) и Сергей Михалков. А пошло все, разумеется, с Эзопа и Лафонтена.

ЗАГАДОЧНЫЕ

Отдельное место среди рифмованных котов в русской культуре занимает сюжет «Как мыши кота хоронили». Уже в 1690-х годах, в самом раннем своде русских пословиц, встречается пословица «Мыши кота на погост волокут», затем она приобретет форму «Мыши кота погребают» и «Мыши кота хоронят». Сохранилось множество лубков на этот сюжет, которые сопровождаются длинным рифмованным текстом («Небылица в лицах найдена в старых светлицах оберчена в черных трепицах, как мыши кота погребают, недруга своего провожают, последнюю честь ему отдавают…» и т. д.). Гравюра стала настолько яркой приметой XVIII века, что в «Капитанской дочке» Гринев видит ее в доме капитана Миронова, ее разглядывает на постоялом дворе Рославлев в романе Михаила Загоскина, а у Лажечникова она висит в комнате шутихи в «Ледяном доме».
Ученые долго спорили, что эта гравюра иллюстрировала: царило мнение, что это такая сатира на погребение Петра Великого, придуманная старообрядцами, а в обидных прозвищах других персонажей лубка узнавали его сподвижников. Окончательного мнения о смысле лубка до сих пор нет. Впрочем, есть версия, что так на русской почве преломился сюжет из басни Эзопа, в которой кошка притворилась мертвой, чтобы съесть мышей.
Благодаря изданию начала ХХ века с иллюстрациями Георгия Нарбута эта история, оформленная на русском Василием Жуковским, вошла в золотой фонд наших детских сказок. Но, учтите, что знакомый по этой книге прозаический текст — это облегченная версия. Оригинал Жуковского 1831 года написан гекзаметром («…Не разведавши дела порядком, / Вздумали мы кота погребать, и надгробное слово / Тотчас поспело...»). Поэт включил его в свою «Войну мышей и лягушек» — переложение античной поэмы «Батрахомиомахия», пародии на «Илиаду», где вместо троянцев и данайцев сражаются зверушки. Тот же сюжет более привычным слогом — у Николая Заболоцкого в стихотворении 1933 года «Как мыши с котом воевали»: «Лежит котище — не шелохнется, / С боку на бок не повернется. / Окочурился, разбойник, окочурился, / Накатил на кота карачун, карачун!».
Впрочем, если лубок — действительно иллюстрация данного сюжета, то мыши здесь гораздо умнее героев басни: на лубке, если всмотреться, — лапы кота на погребальной повозке на всякий случай тщательно связаны.

ЖИЗНЕРАДОСТНЫЕ

Самое большое раздолье котам, конечно, в детских стихах, считалочках и колыбельных. Уже Василий Жуковский в 1814 году пишет миленькое: «Котик лысый, котик бедный! / Для чего прыгнул в окно; / На окне был тазик медный, / Тазик, глиняное дно!» Но главные шедевры детских стихов были созданы в ХХ веке. Отметились все мастера жанра: Агния Барто, Борис Заходер, Самуил Маршак (причем хороши как и его собственные, так и переводные с английского), Сергей Михалков, Юнна Мориц, Андрей Усачев, Даниил Хармс, Саша Черный…
Во второй половине ХХ века коты проникают из детских книжек в мультфильмы: Григорий Остер («Котенок по имени Гав»), Владимир Сутеев («Кто сказал «мяу»?»), Эдуард Успенский («Дядя Федор, пес и кот») и т. д.
Не забудем котов и в прозе: кот Базилио из приключений Буратино Алексея Толстого, правда, опять антропоморфный персонаж. В 1872 году были опубликованы «Сказки Кота-Мурлыки» Николая Вагнера, где рассказ ведется от лица почтенного Кота (и сказки такие сложные, что написаны они скорее для взрослых, чем для детей). Надо было дождаться Паустовского, чтобы он в своем «Коте-ворюге» обрисовал наконец животное как нормальный натуралист, в духе Сетона-Томпсона. А Куприн в 1927 году написал рассказ-воспоминание «Ю-ю», про любимую кошечку.
Фантастика тоже не может обойтись без котов: у Кира Булычева есть рассказ «Разум для кота», а в 2004 году русские фантасты даже выпустили антологию «Человек человеку — кот», где есть писатели Дивов, Лукьяненко, Зорич и Каганов.

КОТИКИ В СЕРЕБРЯНОМ ВЕКЕ

Начало ХХ века внесло в трактовку кошек в литературе особенную ноту. Начнем с того, что именно тогда уменьшительное «котик» полноправно прописалось на бумаге. Игорь Северянин так адресуется в 1911 году к одной красавице: «Котик милый, деточка! Встань скорей на цыпочки, / Алогубы-цветики жарко протяни…», а Андрей Белый называет «Котик Летаев» целый роман (предположительно, главного героя зовут Константин).
Сказки, в которых фигурируют коты, мутируют в жанр, который позже назовут магическим реализмом, а то и в вообще нечто неопределимое (как «Мастер и Маргарита»). Алексей Ремизов пишет на основе славянского фольклора «Полосонь», где есть сказка «Котофей Котофеич». Проза у него такая узорочная, что первый издатель, в журнале которого выходили параллельно французский и русский варианты текстов, отклонил ее рукопись как непереводимую. Появляются коты и в других текстах Ремизова.
Иногда поэты сочиняют безделки в духе детских стихов, например Ахматова («Мурка, не ходи, там сыч»), Иннокентий Анненский («Без конца и без начала (колыбельная)»). Тэффи развлекалась стихами про любовь Белолапки и Тигрокота. А еще у нее есть очень трогательный рассказ «Кошка господина Фуртенау» про питомицу старика, которая меняла другим людям жизнь.
Кошки становятся темами серьезных стихотворений. В чем-то, наверное, тут поэты берут пример с Шарля Бодлера, активно переводимого в ту эпоху, который посвятил этим зверям не одно произведение. Сергей Есенин рвет на груди рубаху, стеная в «Ах, как много на свете кошек…» про свою любимицу, из которой его деду сшили шапку. Марина Цветаева восклицает «В кошачьем сердце нет стыда!» («Кошки»). Ходасевич пишет своему любимцу некролог торжественным слогом: «В забавах был так мудр и в мудрости забавен / Друг утешительный и вдохновитель мой!» и сравнивает его с воробушком Катулла («Памяти кота Мурра»)

статья с иллюстрациями